SORROW
Двое беженцев с планеты, погибшей в войне, который месяц дрейфовали в космосе. Еда у них закончилась, вода тоже. Вдруг космические туманы разошлись, и их взорам предстала древняя планета, бурая, словно пожухлая листва. Но они все равно совершили посадку на планету, потому что горючего у них осталось всего ничего. Бродя по заброшенному городу, они наткнулись на громадный дом, чьи двери призывно распахнулись им навстречу. За дверью они немедленно разошлись в разные стороны, потому что за несколько месяцев опротивели друг другу до крайности. Один из них попал в круглую комнату со множеством дверей. Он прошел все комнаты. Войдя в последнюю, он пронзительно закричал. Его товарищ, услышав странный крик, похожий на голос раненой птицы, бросился туда, и комната проглотила и его тоже. По недосмотру в вечности их диски оказались прижаты друг к другу, и души слились, содрогаясь от отвращения.
Овер, прости!
Один лекссианец, сидевший на изрядно замусоренной кухне и машинально поедавший чипсы из разодранного пакета, вдруг ощутил, как к его душе приливает нечто светлое и радостное. Нечто поднималось в груди - от желудка и к горлу - щекочущими пузырьками, напоминая выпитую "Кока-колу" (цвета, однако, правильного пива). Лекссианец торжественно восстал с табуретки и длинно потянулся, разминая затекшие мышцы (так было: ЛСД, примешанное к сахару, в спитом чае). Теперь он точно знал, что душа у него есть и помещается она под ложечкой справа. В соседней комнате энергично стреляли. Душа радостно напевала тонким голоском, пуская переливчатые пузыри. Пузыри лопали, оставляя на обоях влажные искрящиеся пятна. Его руки тянулись вверх, пока, пройдя сквозь 10 этажей, не уперлись в крышу. Один толчок - крыша слетела и, подхваченная ураганным потоком вырвавшегося из замкнутого помещения воздуха, унеслась в заоблачные дали. Со дна образовавшегося колодца небо казалось черным. "Наступает вре-е-е..." - загробным голосом тянул кто-то. Звонок в дверь вопил, как все трубы Судного дня разом. На черном небе начали сгущаться черные тени. Тени скользили, съедая звезды, пока все наверху не стало одной шевелящейся тьмой. Тело лекссианца пало на колени. Душа ликующе просилась наружу. "...мя...", - закончил телевизор. - "И это время Вавилона!" Тьма наверху вспыхнула и заклубилась багровым туманом, выталкивая из себя нечто, напоминающее перекормленный сперматозоид со множеством хвостов. "Нет!" - взвыл лекссианец, крепко колотясь лбом об пол. - "Нет! Нет-нет-нет-НЕТ!!!"
...и проклял...
В травматологии ему наложили швы и отпустили с миром.
Это вообще что?
- Однажды, - гласит народное предание, - одна лекссианка шла из булочной домой. На ходу она довольно громко мурлыкала брунненский гимн. "Йо-эй-о" (as you do (c) Sadgeezer). Она поднялась по лестнице (не забывая петь) и вставила ключ в замочную скважину. Неожиданно ее соседка по лестничной площадке, которая как раз выходила из своей квартиры, повернулась и спросила: "Ты чего - тоже лекссианка?" Хеппи-энд.
Потом они еще долго стояли на лестнице и хором пели "йо-эй-о". Потом проследовали на кухню. Потом послали мужа соседки за водкой и нажрались в хлам. Потом…
Если бы это были русские лекссианки. А то были нерусские лекссианки. Они просто прониклись друг к другу теплыми чувствами и расползлись по норкам. А потом написали об этом случае на доску bored. Там как раз топтали тему "Самая-самая ситуация, в которой я пел(а) Йо-эй-о". Исторический факт, между прочим. Где только все это не пелось, какие только поля и веси не оглашало! Будь это русские лекссиане, я бы не поверила. Особенно при отсутствии в тексте магической фразы "вот нажрались мы как-то раз с приятелями…" Но это были нерусские лекссиане. Хрен их знает, вообще…
Победила дама, спевшая Йо-эй-о при родах. Наркоз, так сказать, криво подействовал.
Скрытый потенциал ситуации меня мгновенно очаровал. Но только благодаря просветлению, случившемуся после одного визита, этот рассказ был таки дописан. Хайль, братья! Имена персонажам подставьте по вкусу.
Одна юная женщина, стоя в темной аппендиксе прихожей, куда не доползают теплые солнечные пятна, вдруг услыхала Божий глас, обращающийся к ней из выключенного телевизора. Глас сообщил, что отныне все у нее наладится. Юная женщина лукаво улыбнулась, отчего-то показала зеркалу длинный бледный язык и вышла вон. Снаружи было сыро и солнечно. Сначала юная женщина просто стояла, прижимая к груди табуретку. Потом наклонилась и разогнулась и теперь в ее руках ничего не было. Юная женщина улыбнулась нетерпеливому ветру и ловко вскочила на табуретку. Оставалось последнее препятствие. Подумав, она схватилась за бельевую веревку и не без труда вскарабкалась на перила. Холодная узкая полоса впилась в ноги. Улыбка потускнела. Удержаться было невозможно. Вскрикнув, женщина отпустила веревку, оттолкнулась от перил и ушла в короткий полет.
А внизу шла другая юная женщина. Она шла, низко склонив голову в пестрой вязаной шапочке, и не смотрели ни вверх, ни по сторонам - а вокруг была весна, все таяло, текло и пело, и по синему небу ветер гонял клочки облаков. Но женщине в шапочке было грустно, потому что стояла весна, всякая мерзость лезла из-под грязного снега, а у нее начинался насморк, мигрень и депрессия.
Наверное, она все-таки что-то почувствовала, потому что повернулась буквально в предпоследний момент навстречу удару, что сшиб ее с ног и опрокинул - но на спину, а не на грудь. Женщина в шапочке ударилась головой о лед, в затылке что-то хрустнуло, все тело онемело, перед глазами вспыхнули тошнотные пятна. Первая женщина - босая - все еще падая, больно приложилась подбородком, как оказалось, о лоб неудачницы в шапочке. Лязгнули зубы, и она непременно бы взвыла, если бы не шок от перехода из состояния вольной птицы в состояние птицы подраненной. Из прокушенного языка потекла кровь.
Таким образом: одна из них валялась лицом вниз на мягком, мычала, мотала головой и обливалась кровью. Наверху, в поднебесье, кто-то верещал. А женщина в шапочке лежала на весеннем подтаявшем льду и талая вода пропитывала ее куртку. Сверху давило тяжелое. Женщина в шапочке завозилась, пытаясь спихнуть с себя инертную массу. Масса замычала, дернулась, и на лицо женщины в шапочке увесисто упала теплая капля. Упала и побежала по ее щеке, оставляя за собой липкую, быстро холодеющую, дорожку.
"Кровь", - подумала женщина в шапочке. - "Твою мать. Умираю". - Она прекратила сопротивляться обстоятельствам и стала смотреть в синее небо.
Но что-то беспокоило. Чего-то не хватало. Картина была незавершенна.
- Йо-эй-о, - простонала женщина в шапочке. - Ё-эй-о.
- Мы-о-ы-о, - неожиданно подтвердила неудачливая самоубивица и в знак согласия затрясла дурной головой. - Ыта олное ы-о.
Вдали завыла скорая.
(c) 2000 {Daphne & Randee}. Охраняется Библиотечной Полицией.